Я лишь флегматично пожимаю плечами, чуть усмехаясь; кривя губы в лёгкой издевке над глупым, но, как оказалось, весьма дерзким человеком. Простой смертный так живо тарахтит, словно это не его собственное сердце отбивает барабанную дробь в грудной клетке. Глупый мальчик, ты думаешь, что я не чувствую твой страх?.. Вдыхаю полной грудью, жадно ловя запахи его кожи, скрытой под ней живительной красной влагой, с легким вкусом страха и, что гораздо важнее, ярости, дикой обжигающей ярости. Её, обычно, быстро теряют. Никто не злится в таких условиях, только боятся, стремятся выбраться. А мой милый гость в одночасье разрывает привычный для меня уклад вещей, заставляя всё внутри гореть из-за смеси ярости и жажды. Никто из людей не поймет этого – как разжигает изнутри попытка добычи сражаться и столь отчаянное желание вырваться, задеть охотника. Нет, я совершенно точно не собираюсь его убивать. Следовало бы заткнуть его рот, именно это бы сейчас сказал ему Моисей – посоветовал бы закрыть пасть, но мне слишком нравятся дерзкие слова Иисуса, нелепые попытки меня оскорбить. Это так…мило! И этот грозный взгляд исподлобья, сурово сдвинутые брови и подлетевшая вверх прядка спутанных волос. Он выглядит настолько беспомощно и одновременно дерзко, что мне на миг кажется, будто я снова ожил. Что-то приятно будоражит мою кровь, нечто совершенно человеческое и давно позабытое. Наверное, если здраво рассуждать, стоит подняться и убить юношу, но я просто не могу себе это позволить. Так и сижу, в упор глядя на него с легкой издевкой в глазах.
- Возможно, - загадочно соглашаюсь я, кончиками пальцев проводя по отполированной до блеска поверхности стола, задевая ногтями несуществующие трещинки из-за старины и скидывая воображаемые пылинки. Не знаю точного значения слова «крутой», а потому делаю в уме пометку: «спросить точное определение у дочери». Может быть, это значит смелый. Или сильный? Бесстрашный – синоним глупости, это оно? Но я не собираюсь уточнять у этого юноши, хотя, признаюсь, было бы забавно наблюдать за тем, как он громогласно хохочет – словно бы победил в битве умов! – над старым, кхе-кхе, дряхлым вампиром. Похоже на мои жертвы, на тех, кого я убивал. Один священник думал, что победил, когда избежал смертельного удара в сердце, но он не знал всей правды – клинок ядовит. Неужели он решил, что сумел перехитрить убийцу из тени?.. А я стоял над ним и смотрел, как он умирает, медленно и мучительно, не испытывая ничего, кроме слепого удовлетворения. Кажется, мне с рождения было писано стать тем, кто приносит смерть: ассасином в прошлой жизни и вампиром в этой.
- Я видел, как из пепла восстают государства и затем в пепле же погибают, - вкрадчиво произношу я, нарочито медленно растягивая слова и продолжая стряхивать эфемерные пылинки с идеально чистой поверхности столика, слегка корябая его ногтями, - миры появлялись и исчезали без следа, а я просто смотрел. Достаточно точное определение моего возраста? – я наклоняю голову на бок, весело глядя на Иисуса. Всё же, это имя ему, мне кажется, идеально подходит. – Или твой человеческий разум способен вообразить только точные цифры, мышонок? Я слышу твоё дыхание и сердцебиение даже отсюда, - сжав руку в кулак, я быстро постукиваю костяшками по столу, в точности повторяя неровные удары сердца Иисуса, сбивчивый бой, при этом не свожу пристального насмешливого взгляда с этого юноши, раззадоренного яростью и страхом. Уверен, он чувствует себя жертвой, понимает, что является добычей и не желает с этим мириться. Может быть, даже ощущает угрозу, от меня исходящую? Как в документальных фильмах о животных, в которых всяческие антилопы инстинктивно обходят стороной потенциально опасных хищников. Как жаль, что моя антилопа не может сбежать. Ай-ай, бедный смертный человечек, такой хрупкий, такой зависимый.
- О, да, - я согласно киваю головой, - я прямо дрож-ж-ж-жу от ужаса, - легко передёргиваю плечами, словно накатил порыв ледяного зимнего ветра, - бр-р-р! Боюсь твоих мягких черт лица. Устрашающей щетины. Опасных длинных волос. И твои глаза – ох, ну это совсем кошмар, - я впервые широко улыбаюсь ему, откровенно издеваясь, и одновременно пытаюсь понять по внешнему виду этого парня его характер. Кажется, он добрый, мягкий. Может быть, податливый, но вместе с тем непокорный. Очевидно, мало заботящийся о собственном внешнем виде. Во всяком случае, малышка Кристина сказала, что этот юноша был очень забавен и мил, а такая характеристика от моей строгой дочери это крайне весомый комплимент. И всё же – какой он на самом деле?.. Интересно, пантера бы захотела поближе узнать антилопу, перед тем, как убить её и съесть? Уверен, что нет. Но я, к счастью, не пантера. И съедать сразу моего милого гостя не собираюсь. Надо будет перевести его в комнату получше, чем этот затхлый подвал. Негоже держать в таком месте столь изысканный деликатес и, без сомнения, великолепную игрушку.
В ноздри неожиданно ударяет резкий запах крови, и я недовольно дергаюсь вперед.
- Аккуратнее с собой, - рыча и шипя, я оскаливаюсь и обнажаю клыки, предупреждая. Никто кроме меня не смеет причинять ему вред. Даже он сам. Иисус себе не хозяин – я его хозяин, господин и Господь Бог. Хочу, чтобы он подчинялся беспрекословно, следовал каждому слову раболепно глядя на меня снизу вверх, но вместе с тем, чтобы он продолжать дерзить и дёргаться. В этом вся суть, во всём этом – борьба. Когда победа будет моей, когда Иисус проиграет это сражение и покорно опустит плечи – я убью его. Никто не держался дольше недели. Интересно, насколько хватит этого бойкого мальчишки?
Сгибаю пальцы и нажимаю на кнопку, убирающую лезвие, делая шаг к Иисусу, и удивленно поднимаю брови.
- Думаешь, мог бы со мной справиться, мой глупый мышонок? – шепотом любопытствую я, выразительно округляя глаза – серьезно? Собирается устроить неравный поединок? Мне не в тягость, пусть попробует. Измученный жаждой и голодом, он собрался одержать верх над вампиром. Даже куда более опытные бойцы сложили свои головы в попытках убить детей ночи. А в итоге нас добивает какое-то проклятие.
- Неужели? – заинтересованно спрашиваю я, после чего моментально оказываюсь по левое плечо Иисуса. Голова слегка кружится, то ли от его одуряющего запаха, то ли от того, что моё тело еще не привыкло к таким скоростям. Всё-таки, последние пять лет я вовсе не двигался. – Давай-ка посмотрим? – я небрежным резким движением наклоняю Иисуса, одной рукой удерживая его за плечо, а другой хватаясь за запястья игрушки и больно их выгибая. Надеюсь, не сломаю. Мальчишка шипит и дёргается, стремясь вырваться, а я сильнее сжимаю пальцы, рискуя сломать или вывихнуть его плечо. Наверняка, после такого останутся синяки и я просто млею от мысли о том, что это будет первой меткой юноши. Одной из многих тысяч таких по всему телу этого бесценного подарка. И по-прежнему опасно выворачиваю его запястья и царапаю нежную кожу о холодную сталь оков, пытаясь увидеть неприличный жест, с которым, к счастью, знаком.
- Где же? – я сильнее выворачиваю руки, требовательно спрашивая его, лишь потом замечая оттопыренный палец. – Какая прелесть. Интересно, что будет, если его сломать? – хватаюсь пальцами за его руку и сгибаю ее в кулак, сжимая до хруста в костях, но не ломая их, и вдыхаю запах Иисуса. Такой близкий. Клацаю зубами где-то возле его уха и только потом отпускаю, довольно проводя по волосам пленника, взъерошивая их, словно хвалю дитя неразумное за сказанную правду о разбитой чашке.
- Хочешь пить? – это должен был быть вопрос, но звучит как утверждение. Но я, конечно, не собираюсь давать ему обычную воду. Я дам ему свою кровь, как и всегда это делаю. Резким движением руки выдвигаю клинок и делаю надрез на собственном запястье, после чего наполняю бокал и возвращаюсь к Иисусу. – Это единственная вода здесь, другой нет, - я демонстрирую хрустальную тару с багровой жидкостью внутри, - ты умрешь от обезвоживания, если не выпьешь, - приподнимая брови, я протягиваю бокал своей крови, - поверь мне, это куда менее приятно, чем смерть от потери крови, - я довольно улыбаюсь, дразня Ииуса живительной влагой. Да, кровь вампира, но всё же - это какая-никакая вода.
450869914
